Сон одиннадцатый: сражения в пустоте

СОН ОДИННАДЦАТЫЙ СРАЖЕНИЯ В ПУСТОТЕ «Философия — это упражнение в смерти», — учил Платон. Когда Анаксагору сообщили о смерти его сына, он отреагировал так: «Я знал, что породил смертное существо». Учитель Платона, Сократ, в момент своей смерти напомнил собравшимся ученикам: «Мы должны Асклепию (богу медицины) петуха. Так отдайте же, не забудьте». Подводя последний итог, философ решил поблагодарить бога медицины за излечение от болезни жизни. Согласно учению Будды практика и постижение истины суть одно. Широкий путь философии несуществоваия включает в себя переход от интеллектуального, теоретического осмысления небытия к практике растворения в пустоте. В этой связи возможно сформулировать самые общие направления движения в нигилистическом поле, хотя проблему собственного несущестовваня каждый решает для себя сам. Прежде всего следует, отстранившись от иллюзии окружающего, созерцать пустоту. Если сознание отказывается от тупикового стремления наблюдать внешнее и обращается к внутренней бесконечности, оно способно достигнуть корня своего несуществования — пустоты. Познай самого себя и ты познаешь пустоту, не оставляющую места ни для чего. Идея прямого контакта с абсолютом завораживает. Однако способна ли книга изменить жизнь хотя бы одного человека, включая автора, учитывая то, что самое главное (потаённое) по определению не может быть сказано? «Я живу в постоянном страхе, что меня поймут правильно», — признавался Оскар Уайльд. Возможно, кажущаяся простота философских высказываний Сократа служила средством избежать прямого проговаривания основного. ВСЁ, ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ПРОИЗНЕСЕНО, ЛИШИНО ЗНАЧИТЕЛЬНОСТИ. ПУСТОТА ПОСТИГАЕТСЯ МОЛЧАНИЕМ. Многие мыслители древности считали, что философия является не системным построением, а пережитым опытом — опытом внутреннего общения с вечным. Несмотря на это, отвратительная игра с философскими понятиями зародилась уже в древней Греции. Один философствующий болтун, сильно докучавший Аристотелю своим многословием, спросил его: «Я тебя не утомил?» Аристотель ответил: «Нет, я не слушал». В то же время наиболее мудрые из древних, например Лао Цзы, понимали, что подлинная истина не может быть доказана, а всё, что доказано — бесконечно далеко от истины, поскольку мелко и безошибочно. Философские произведения античности сочинялись главным образом не для информирования, а для формирования. «Вот мятущаяся душа, потерявшая корни, стонет и молит о Боге и обращает к скептику гордый и страстный вопрос: да есть ли в конце концов Бог или нет? И что же находит он у него в ответ? Молчание. Философ, может быть, только смотрит на него глазами, полными какой–то загадочной неопределенности, но — не говорит ни слова». (А. Лосев) И это молчание скептика, подобно громовому молчанию Будды, которым он также любил отвечать на досужие метафизические вопросы, громче самого громкого крика и красноречивее тысячи трактатов. Молчание лучше слушать в его контексте. Люди по–разному молчат о разном. «Ничто! Это и есть то, чего достигает вера мужества и мужество веры. Ничто! Так и возник своеобразный испанский нигилизм (лучше бы было назвать его «надизмом», от испанского «nada» — «ничто», чтобы подчеркнуть его отличие от русского нигилизма). Лучше всех выразил суть надизма художник Игнасио Сулоага. Показывая одному из своих друзей свой портрет сапожника из Сеговии, безобразного, как уроды Веласкеса, отвратительного и сентиментального карлика, он сказал: «Понимаешь, ведь это истинный философ! Он ничего не говорит!» То есть, дело не в том, что он говорит, что ничего не существует или что всё в конце концов обратится в ничто, а именно в том, что он ничего не говорит. Быть может, он был мистик, погружённый в тёмную ночь Хуана де ла Крус, быть может и все уроды Веласкеса — тоже мисти–ка того же рода. Сапожник из Сеговии, ничего не говоря ни о чём, освободился от самой обязанности мыслить; перед нами истинный свободомыслящий». Так говорил о пользе молчания испанский мыслитель Мигель де Унамуно. Человеческая болтовня, досужая и напыщенная, резко диссонирует с тишиной и серьёзностью несуществования. «Поэтому, вслед за Ничтоницше следует не говорить словами, а смеяться самой пустотой!»(Азсакра Заратустра). У древних славян работник, сделавший гроб, относил его в дом умершего, сохраняя абсолютное безмолвие. Так нужно поступать и философу, ведь слово – это всего лишь зыбкая пена в океане небытия, в то время, как молчание бывает подобно цунами. Следует трижды подумать, прежде чем промолчать: молчанием постигается абсолютная истина пустоты, главное свойство которой — неизречённость. Даже философ нашего времени, при условии что он молчит, иногда способен показаться мудрым. Молчание философов — это молчание живых. Молчание живых — это молчание мёртвых. А молчание мёртвых — это молчание Бога. Но много ли в наши дни можно встретить философов, молчащих в соответствии со своими философскими взглядами и вызывающих стремление помолчать вместе с ними об истине? Философская, да и любая иная бессмысленность редко бывает безмолвна. Возможно, что современным философам и было бы что сказать — если бы они столько не говорили. Философствование по штатному расписанию — до этого могли додуматься только в несчастной России. На самом деле философ — это не человек, который имеет соответствующий диплом, а тот, кто мыслит и действует как философ. Этот момент истины очень актуален для страны, в которой бюрократически скомпилированная «философская» диссертация ни о чём (софоложество), является не самым сложным путём к повышению своего мнимого статуса. Философия, как и религия, должна быть бескорыстной. Становясь частью бюрократической машины, они неизбежно и очень скоро развращаются и извращаются. Отсюда подлые, расчётливые инстинкты, свойственныем философским и религиозным фукционерам. «Расчётливые люди достойны презрения. Это объясняется тем, что расчёты всегда основываются на рассуждениях об удачах и неудачах, а эти рассуждения не имеют конца. Смерть считается неудачей, а жизнь — удачей. Такой человек не готовит себя к смерти и поэтому достоин презрения. Более того. Учёные и им подобные люди за умствованиями и разговорами скрывают своё малодушие и алчность». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ». «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не сидит в компании развратителей». Безупречный человек — это тот, кто уходит от суеты. Делать это нужно решительно. Однако, чем сильнее человек стремится избежать общества людей, тем меньше ему это удаётся. Поэтому, единственно правильный путь заключается не в бегстве, а в неучастии. В силу своего неучастия, воин пустоты становится для общества невидимкой, ведь энергия общественного инстинкта — это активность бессмысленного суммирования нулей. Герой романа И. С. Тургенева "Отцы и дети" Базаров был глубоко убеждён в том, что в обществе нет ни одного института, который не следовало бы разрушить. Любые социальные учреждения имеют своей целью помешать людям осознать их собственное несуществование и превратить их в обслуживающих иллюзию бытия послушных экономических животных. «Привести себя в норму, жить, как живёт «простой (т. е., тупой) человек», считать справедливым и хорошим то, что он считает справедливым и хорошим — это будет подчинение стадным инстинктам», — предостерегал Ницше. Всё, чем занимаются люди, настолько безобразно, что нет никакой разницы, чем именно заниматься или не заниматься ничем вообще. Воин пустоты, даже когда ничего не делает — не делает ничего истово, с бунтом. Он радикальней любых революционеров, потому что не верит в реальность мира: ведь цель философии несуществования как раз и заключается в отказе от ложной идеи «существования», из–за которой мы терпим, принимая их всерьёз, различных кровососущих насекомых. Следует чтить нигилистическую катастрофу, которая велит им: погибни. Необходима безусловная воля заявить «нет» именно там, где это «нет» особенно опасно. «Философия — это не есть построение системы, но раз и навсегда принятое решение наивно всматриваться в себя и вокруг себя», — утверждал Бергсон. Для того чтобы у нас сформировалось представление о пустоте, как объекте метафизики, необходимо живо и сильно прочувствовать предмет. Именно поэтому основу философского образа жизни составляют духовные упражнения. Постоянные глубокие размышления о пустоте — вот самое важное занятие в жизни философа, его главное духовное упражнение. Что касается более конкретного содержания духовных практик, то они могут быть биологического порядка, скажем, определённый режим питания, или дискурсивного — внутренний диалог и медитация, или интуитивного — тонкое созерцание, но все они направлены на то, чтобы привести к преобразованию практикующего субъекта и его растворению в пустоте. Следует ещё раз подчеркнуть, что мелочная расчетливость бесконечно чужда пустотному духу, равно как и гедонистический материализм, поскольку они не содержат в себе никакого окончательного решения, будучи сосредоточенными на банальных переживаниях удовольствия и неудовольствия. В отличие от повседневности, которая воспринимается полубессознательно, погружение в пустоту даёт интенсивные состояния, в которых мы способны отчётливо ощутить всеобщее отсутствие. Так, Хайдеггер разделял два уровня саморазвития личности, при которых одно «я» остаётся на уровне «они», а другое достигает подлинного, иначе говоря, осознания пустоты. При этом самое основное — переживание растворённости «я» в пустоте, которой иллюзорное «я» невыразимо близко, именно потому что само по своей природе пустотно. Достигнув этого уровня, воин пустоты овладевает чистым искусством несуществования, условием которого является предвосхищение (пред— восхищение) и даже опережение смерти. «Скоро ты всё забудешь, скоро тебя все забудут», — этот афоризм Марка Аврелия имеет прямое отношение к описанным духовным упражнениям, поскольку формирует понимание необходимости превзойти все частности, оставаясь непоколебимым в любой ситуации. «Мы не можем быть свободны, пока мы зависим от обстоятельств», — учил своих последователей Сёко Асахара. Но это ещё не всё, необходим каегоричесский отказ от ценностных определений вещей — в силу того, что ни вещей, ни определяющего в абсолютном отношении нет. По этой же причине любые оценочные суждения по типу «выше» или «ниже», по большому счёту, бессмысленны, поскольку пустота не содержит в себе никаких направлений и уровней. Разумеется, эти выражения вполне возможно использовать, отдавая себе отчёт в их условности и относительности, ведь всегда имеется конечный предел языка или несказуемое, которое и есть само несуществование мира. Стремясь научиться не видеть мир, мы совершенствуемся в искусстве овладения пустотой. Как бы плохо не обернулось дело, у нас всегда остаётся убежище. Со временем пустота начинает сражаться с иллюзией наличного на нашей стороне. Подобно буддийскому восьмеричному пути, соединение с абсолютной пустотой также включает в себя восемь ступеней: 1) Правильный взгляд: ясно видеть абсолютное несуществование мира явлений. «Наше тело получает жизнь из пустоты. «Существование» там, где ничего нет, составляет смысл слов: «Форма — есть пустота». Слова же: «Пустота есть форма» свидетельствуют о том, что пустота содержит в себе вещи. Не следует полагать, чтто пустота и вещи суть различны». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ». 2) Правильное мышление: анализировать окружающее, исходя из правильного взгляда относительно условного характера его «существования». 3) Правильная речь: избегать наговаривания несуществующего мира, которое укрепляет иллюзию его наличия. «Необходимо определиться: говорить правду, чтобы лгать? Или изрекать ложь, чтобы говорить правду? Разница здесь небольшая» (Азсакра Заратустра). Поэтому самая правильная речь — это молчание. Лучше не говорить словами, а смеяться самой пустотой. Это и есть «Ещё веселее наука». 4) Правильные действия: спонтанные прямые действия, которые выражают смыслообразующий отказ от иллюзии «существования». Небытие есть небытие для штурма. «Путь самурая — это стремление к смерти. Десять человек никогда не совладают с одержимым человеком. Здравый смысл никогда не совершит ничего подобного. Нужно стать безумным и одержимым. Ведь если на Пути Самурая ты будешь благоразумным, ты быстро отстанешь от других. На Пути не нужны ни преданность, ни почитание, а нужна только одержимость. Преданность и почитание придут вместе с ней». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ». 5) Правильная жизнь: погружённость в несуществование; жизнь, невидимая для общества. «Всё, что происходит с нами, кроме конкретных ножевых ударов, огнестрельных ран и чудовищных испепелений, не имеет к подлинному разрыву духа никакого отношения» (Азсакра Заратустра). 6) Правильная память: постоянные глубокие размышления о пустоте. Очищение сознания от всего, что не есть пустота. Исследуем собственную пустоту. Для этого с помощью микроскопа проникнем вглубь своего «существа». Мы видим клетки тела, затем подробно рассматриваем одну клетку, потом всё меньшие элементарные частицы — и наконец видим совершенно пустое пространство, лишённое свойств и цвета. Чем дальше мы углубляемся в собственное строение, тем ближе мы подходим ко взгляду на себя как на пустоту, поскольку ясно видим своё отсутствие. Но если мы — ничто, как сказать: «я существую?» Мы наблюдаем за огромным водоёмом, это море или океан. Видите ли вы как ритмично движение волн и мягкое колебание воды? Продолжаем наблюдать за водой, пока внимание не начнёт рассеиваться, а вместе с ним постепенно рассеивается и мысленный образ. Следим за мыслями по мере их опявления, но не останавливаемся на них. Замечаем каждую мысль и отпускаем её. Если мы замечаем, что следим за потоком мыслей — отпускаем его. Замечаем момент между мыслями, когда получается ни о чём не думать. Направляем сознание на расширение этих моментов без мыслей и ждём. Когда мы замечаем полное отсутствие мыслей, это само по себе является мыслью о том, что мыслей нет. Поэтому стараемся не вмешиваться в процесс. Необходимо позволить развиваться естественным пустотным способностям сознания. Подлинное отсутствие мысллей равнозначно небытию. Через какое–то время поток мышления уменьшается, а потом и вовсе прекращается. Остается лишь пустота, которая и есть — мы. 7) Правильное усилие: переход. Упражнение перехода — это упражнение в небытии, то есть в том, чтобы превзойти себя частичного и пристрастного и войти в абсолют в его универсальной перспективе. «Никто никогда не будет знать, откуда ударит сама мощь победы — из небытия, из несуществования, из отсутствия, из пустоты, из ничто?» (Азсакра Заратустра) 8) Правильное освобождение: соединение с абсолютом пустоты. «Заставь образ твоего божества — хранителя постепенно исчезнуть, пока от него ничего не останется, а сам погрузись в чистую пустоту, которую невозможно представить как нечто и некоторое время пребывай в ней», — учит «Тибетская книга мёртвых». — «Затем вновь мысленно сосредоточься на своём божестве–хранителе и вновь — на чистом свете пустоты и делай так поочерёдно. После чего заставь свой ум постепенно исчезнуть. В этом состоянии ты избежишь нового рождения». Так человек возвращает потерянный рай абсолютного отсутствия. У каждого спящего свой мир, а пробудившиеся ото сна пребывают в едином — в пустоте. Растворение в пустоте — это скольжение мысли за пределы данности, момент перехода в пустоту — освобождение духа от предметности опыта. Соединиться с абсолютом означает преодолеть предел саморассеивания, за которым исчезают и свет и тьма. «Именно в созерцании всегда следует доверять не «хлопку одной ладонью», а мудрой серии ударов! Самому всё сокрушающему, крепко сжатому кулаку. Выражаясь точнее: каким было твоё лицо до удара кулаком, таким оно уже никогда не будет после. Сегодня нужно сделать так, чтобы философское созерцание стало ещё более опасным для мира, чем тысячи тысяч атомных бомб». Азсакра Заратустра. Пустота — это сила, не знающая преград и расстояний. КОГДА НА ПУТИ ВОИНА ПУСТОТЫ ВСТРЕЧАЕТСЯ ЖЕЛЕЗНАЯ СТЕНА, ОН ПРОХОДИТ ЕЁ НАСКВОЗЬ. ДОВЕДИ ПУСТОТУ ДО НАЧАЛА. Вадим Филатов "Сны воинов пустоты"